Игорь БУРМИСТРОВ: «Молодые учёные должны получать хотя бы на уровне среднего офисного звена»
Нужно не толкать молодых учёных в руководители или организаторы науки, а предоставить им возможность активно работать в составе или во главе небольшой исследовательской группы, а именно — лаборатории, считает Игорь Бурмистров.
Справка STRF:
Бурмистров Игорь Сергеевич, научный сотрудник Института теоретической физики (ИТФ) им. Л.Д. Ландау РАН, кандидат физико-математических наук, PhD Университета Амстердама (Нидерланды)
Игорь Бурмистров: «Молодой учёный — это учёный до 40 лет. На мой взгляд, это самый продуктивный возраст, когда человек обычно добивается наиболее значимых результатов в науке»
Ваша научная карьера развивается достаточно успешно: к 30 годам защитили кандидатскую в России, получили степень PhD в Университете Амстердама... Расскажите, над чем сейчас работаете?
— В данный момент я работаю над несколькими проектами. Один из них связан с теоретическим обоснованием существования перехода металл-изолятор в неупорядоченной сильнокоррелированной двумерной электронной жидкости.
Двумерные электронные системы, образующиеся на границе раздела двух объёмных полупроводников (вблизи границы раздела электроны оказываются связанными в перпендикулярном ей направлении и становятся эффективно двумерными), являются объектом интенсивных экспериментальных и теоретических исследований ещё с 50-х годов прошлого века. Полупроводниковые гетероструктуры (слоистая структура из немного разных полупроводников) быстро нашли применение в электронике, в частности, их используют в полупроводниковых лазерах, которые стоят в DVD-проигрывателях, в солнечных батареях, фотодетекторах, транзисторах и т. д. Важное применение получило явление целочисленного квантового эффекта Холла, открытое в начале 80-х годов прошлого века в двумерной электронной системе: оно используется для метрологического стандарта единицы электрического сопротивления. Интерес к фундаментальным явлениям в этих двумерных электронных системах не ослабевает до сих пор.
Одно из таких явлений — переход металл-изолятор, когда при одних концентрациях электронов двумерная система ведёт себя как металл, а при других — как изолятор. На возможность такого поведения было указано более 20 лет назад в теоретических работах А. М. Финкельштейна, который в то время был сотрудником нашего института, а ныне работает в Университете A&M в Техасе. Экспериментально существование такого перехода было доказано более 10 лет назад в работах В. М. Пудалова (ФИАН, Россия) и С. В. Кравченко (Северо-восточный университет в Бостоне, США), а затем во множестве других. Однако до сих пор нет абсолютной уверенности, что экспериментальные наблюдения не могут быть объяснены другими причинами, не связанными с существованием перехода металл-изолятор, да и теоретическое обоснование недостаточно полное. Над заполнением данного пробела мы с коллегами и работаем.
Как получилось, что Вы заинтересовались именно теоретической физикой?
— К окончанию школы я понял, что хочу изучать именно эту область науки, как и мой отец. Я успешно сдал экзамены в МГУ и МФТИ, но остановил свой выбор на МФТИ, где когда-то и отец учился. Сначала думал заниматься физикой элементарных частиц, но быстро понял, что это не моё, и переключился на физику конденсированного состояния. После третьего курса поступил в теоретическую группу на кафедру проблем теоретической физики МФТИ на базе ИТФ им. Л. Д. Ландау РАН, которая, на мой взгляд, одно из лучших мест в России, где готовят физиков-теоретиков со специализацией по физике конденсированного состояния. С тех пор моя научная жизнь связана с ИТФ.
Вам известно, как сложилась судьба Ваших школьных и студенческих друзей? Многие из них работают в науке?
— Насколько я знаю, кроме меня наукой занимаются ещё два школьных друга: один окончил мехмат, стал хорошим математиком и сейчас профессор в США, а другой окончил физфак и работает в Москве. В МФТИ сокурсников было много, и полной статистики о том, сколько из них ушло в науку, у меня нет. Думаю, процентов десять. На мой взгляд, это вполне нормальная ситуация. Все выпускники и не должны идти в чистую науку. На людей с хорошим базовым физическим образованием и некоторым опытом работы в науке должен быть спрос со стороны фирм, которые занимаются прикладными разработками.
Расскажите, пожалуйста, о своём опыте сотрудничества с зарубежными учёными.
— В настоящее время я тесно сотрудничаю с учёными из Израиля и Нидерландов. С голландским коллегой начал работать ещё в 2002 году, под его руководством проводил теоретические исследования влияния кулоновского взаимодействия на целочисленный квантовый эффект Холла. Наше сотрудничество продолжилось и после моей защиты, сейчас мы пытаемся прояснить аналогию между кулоновской блокадой в одноэлектронном транзисторе и целочисленным квантовым эффектом Холла. Результаты наших научных работ опубликованы в известных зарубежных журналах Physical Review Letters, Physical Review B, Annals of Physics, а также в российском журнале «Письма в ЖЭТФ».
Совместно с израильским исследователем я выиграл в этом году грант РФФИ и Министерства науки, культуры и спорта Израиля по проекту, направленному на изучение влияния прямого кулоновского и обменного взаимодействия на транспортные свойства нульмерных систем, в частности квантовых точек, при низких температурах.
Но, вообще, я считаю, неправильно делить науку на отечественную и зарубежную. В той же физике учёные во всём мире пишут статьи на английском языке, читают одни и те же англоязычные журналы, публикуют результаты исследований в одних и тех же международных изданиях. Научные исследования интернациональны!
Единственное, что меняется со временем, — это страна, в которой сконцентрировано большинство передовых работ. Если говорить об интересующей меня области — физике неупорядоченных двумерных сильнокоррелированных электронных систем, то в ней можно отметить сильные экспериментальные группы и в России, и в Германии, в Нидерландах, Израиле. Однако больше всего их в США. Это не в последнюю очередь связано с тем, что для экспериментального изучения физики неупорядоченных двумерных электронных систем чрезвычайно важны образцы, лучшие из которых производятся в американской фирме Bell Labs. Мне кажется, эта ситуация характерна для современной физики в целом: набольшее количество передовых исследований сейчас сосредоточено в США. Придёт ли когда-нибудь время России быть таким лидером, я не знаю. Хотелось бы в это верить.
Что можете сказать о своей научной среде в России? Есть ли потребность в увеличении рабочих контактов с коллегами из других институтов, научных организаций?
— К сожалению, в Москве научная среда, по крайней мере, в области физики конденсированного состояния, стала чахлой. Заметно уменьшилось количество квалифицированных людей, которые занимаются данной областью, в том числе молодых. Как следствие, фактически исчезло понятие общемосковского семинара: знаменитый семинар Виталия Лазаревича Гинзбурга был закрыт несколько лет назад; по-видимому, последние дни доживает и широко известный в кругу специалистов четверговый семинар в Институте теоретической физики им. Л. Д. Ландау. Научные работники из разных институтов общаются, только если участвуют в совместных проектах. Всё это приводит к сужению научного кругозора и, соответственно, понижает общий уровень научной квалификации.
С другой стороны, современные технологии позволяют поддерживать контакт с коллегами по всему миру. Общение посредством Skype [программа, обеспечивающая бесплатную шифрованную голосовую связь через интернет между компьютерами. — прим. ред.], конечно, ущербнее, но, всё же, лучше, чем никакое.
Ещё один момент, который мне хотелось бы отметить в этой связи, — проблемы с приглашением иностранных учёных в Россию. На мой взгляд, визитов коллег из-за рубежа в наши институты ужасающе мало. Этому препятствует ряд обстоятельств — отсутствие финансирования, бюрократические препоны и т. д. В частности, по нормативным документам мне запрещено тратить бюджетные деньги (например, из инициативного проекта РФФИ, руководителем которого я являюсь) на оплату приезда в Россию иностранного учёного, общение с которым могло бы сильно ускорить процесс работы над проектом. Но чем больше к нам будет приезжать квалифицированных иностранных учёных, тем больше мы будем вовлечены в мировую научную среду. Это ведь всё равно что приток инвестиций. В настоящее время есть положительные сдвиги со стороны частных инвесторов. Недавно Фонд «Династия» организовал программу, по которой предполагается ежегодно на конкурсной основе выделять финансирование для работы в России тридцати иностранным учёным. Также в последнее время в России стало проводиться больше конференций, однако число международных конференций у нас по-прежнему очень невелико.
Как решить проблему? Думаю, для этих целей нужно открыть отдельный институт типа Института Макса Планка в Дрездене или Международного центра теоретической физики (ICTP) в Триесте, или Института теоретической физики Кавли (KITP) в Санта-Барбаре, на базе которого круглый год проводились бы международные научные конференции.
Вы отметили, что количество квалифицированных молодых людей, занятых в вашей области исследований и в науке в целом, уменьшается. По-вашему, как можно решить эту проблему?
— Сложный вопрос. Во всех развитых странах наблюдается отток молодёжи из науки. Причины везде разные.
В России, по моему наблюдению, главной является отсутствие достойных финансовых стимулов и, как следствие этого, невозможность решения жилищных проблем учёных. Для всех моих коллег, которые ушли работать в бизнес или уехали за границу, мотивацией для ухода из науки было отсутствие жилья. Может ли здесь что-то сделать государство? В идеале нужно сформировать фонд служебного жилья, и каждому кандидату наук, который принимается на работу в институт РАН, выдавать служебную квартиру. Кроме того, нужно повысить зарплату. После защиты кандидатской диссертации молодой учёный должен получать зарплату на 25 процентов выше средней в том регионе, где он работает. Ещё через пять лет он должен получать зарплату вдвое выше средней в его регионе и иметь возможность содержать семью из трёх человек. Также он должен иметь возможность получать на конкурсной основе достаточное финансирование для своих проектов и иметь свободный доступ к научной информации, то есть подписке на научные журналы. Удивительно, но сегодня в РАН нет даже электронной подписки на известные физические журналы международного уровня, и зачастую мне приходится просить своих западных коллег скачать и прислать необходимую статью.
А как оцениваете организацию и работу грантовой системы отечественной науки, к которой, судя по отзывам многих учёных, ещё не все успели адаптироваться? Нужно ли её совершенствовать?
— На мой взгляд, соревновательная среда в виде грантов — это хорошо. Я уже к ней привык, сам выигрывал гранты президента РФ для молодых кандидатов наук в 2005 и в 2007 годах, грант Фонда «Династия» для молодых кандидатов наук в 2007 и грант Фонда поддержки молодых учёных в 2005 году.
Однако в настоящее время размеры грантов не очень велики, поэтому приходится участвовать в нескольких конкурсах сразу и, соответственно, писать заявки и отчёты по нескольким проектам, что отнимает время от собственно научной деятельности. Это существенный минус. Чтобы его устранить, наверное, нужно достичь разумного баланса между твёрдой зарплатой и зарплатой, которая набирается из грантов. При этом сами гранты должны быть большими, чтобы после выигрыша одного-двух конкурсов можно было финансировать исследования целой научной группы. Положительный пример движения в эту сторону — гранты президента РФ. Хотя и с ними есть определённые проблемы: например, в этом году по президентским грантам ещё даже не объявлен конкурс, хотя уже прошло почти полгода!
С организационной точки зрения во всех без исключения грантовых конкурсах в России, которые мне известны (РФФИ, гранты президента РФ, программы РАН), отсутствует наиважнейший элемент — прозрачность решения о присуждении гранта. Одним из способов добиться прозрачности, на мой взгляд, может стать практика представления авторам аргументированных рецензий на их проекты.
Многие молодые учёные, как и Вы, выступают за преобразования в организации науки. Может, пора им уже доверять более ответственные, руководящие посты в институтах?
— Давайте условно считать, что молодой учёный — это учёный до 40 лет. На мой взгляд, это самый продуктивный возраст, когда человек обычно добивается наиболее значимых результатов в науке. Поэтому пусть молодёжь лучше занимается исследованиями; нужно не толкать молодых учёных в руководители и организаторы науки, а предоставить им возможность активно работать в составе или во главе небольшой группы, то есть в роли завлаба. При этом необходимо сделать именно лабораторию, а не институт главной единицей в структуре функционирования и финансирования академической науки. На мой взгляд, такой подход позволил бы лучше организовать рабочий процесс, а также чётче отслеживать лаборатории, в которых сотрудники только делают вид, что занимаются наукой.
Есть ли такая причина, по которой Вы могли бы уйти из науки?
— Вообще мне очень интересно работать в науке, постоянно учиться и открывать для себя что-то такое, чего раньше не знал и не умел. Надеюсь, полученные мной результаты сыграют важную роль в развитии отрасли физики, которой я занимаюсь. Поэтому из науки уходить не планирую.
Но, конечно, если наше государство решит, что наука и образование ему совсем не нужны, и перестанет платить хотя бы минимально разумную заработную плату, то есть такую, на которую я могу обеспечить нормальный уровень жизни моей семье, придётся уехать туда, где смогу устроиться вместе с семьей и продолжать заниматься любимым делом. По моим прикидкам, «минимально разумная заработная плата учёного» соответствует средней оплате неквалифицированных офисных работников.
Во многом благодаря усилиям дирекции нашего института за последние несколько лет моя зарплата (с учётом выплат по грантам) в рублевом исчислении выросла примерно в 3,5 раза и обогнала среднюю официальную зарплату по Москве. На сентябрь прошлого года она меня вполне устраивала. Однако в этом году уже почувствовал, что в связи с кризисом и инфляцией зарплата в относительном выражении стала снижаться.